- Стрелял… три раза.
- Ну и как, хорошо стреляешь?
Как их готовили, могу показать на примере: когда мы несли охрану базы, на складах было огромное количество оружия. В один из дней приехал подполковник ФСБ, представился – "просто Женя", и сказал: в ближайшие дни на нашу базу планируется нападение. Нас осталось очень мало, остальные были на выезде. Пришлось усилить бдительность. Территория большая, захламлена сгоревшей техникой (это не так, как в армии: часовой стоит под "грибком" на песчаной дорожке). Я своих часовых опрашивал каждые два часа, разводил-менял, а другие посты почему-то забывали, они сами по себе менялись. Частоты у нас были одни и те же, и чтобы им не так страшно было сидеть, они нас стали вызывать по рации: конечно, человек себя чувствует спокойней, когда он знает, что о нем знают. Я заинтересовался: а где вы находитесь? Поднялся к ним, смотрю: три молодых бойца, лет по восемнадцать, с одним автоматом. Присел, закурил с ними. Они тоже были из-под Москвы.
Переговоры ни к чему не привели. Колонна начала движение. Причем, до сих пор непонятно: почему приказ о начале операции был отдан ближе к вечеру, хотя можно было начать в светлое время. Боевики сидели в хорошо укрепленных пунктах. Там нет таких лачуг, как в центральной России. Мощные каменные хоромы в два-три этажа, с подземным дзотом, с такими же заборами. В этих оборудованных огневых точках, не одной, а целой системе, сидели боевики. А наши войска наступали по улицам, которые были освещены нашими же осветительными ракетами. В результате чего наступающие понесли серьезные потери. У нас погибло два человека, в нашем отряде – москвичи потеряли несколько человек, в софринской бригаде было больше потерь. В ней были "срочники".
Дело в том, что старейшины в то время не решали эти вопросы, поскольку боевики, среди которых были не только чеченцы, обладали достаточной силой, чтобы принудить их к любым выгодным действиям. Через боевиков местному населению можно было получать и продукты, и все остальное… Авторитет старейшин зачастую был фикцией. Иногда боевики пускали вперед женщин, чтобы затормозить или дестабилизировать ситуацию. Но все равно (насколько я видел и знал) любые тяжелые ситуации сначала решались путем переговоров.
Перед 21-й софринской бригадой была поставлена задача блокировать и освободить село Самашки. Это еще даже не предгорье. 4 апреля софринцы выехали с приданными танками, артиллерией, зенитными установками, БТР в направлении этого населенного пункта. Прошли переговоры со старейшинами села о добровольной сдаче оружия. Я в этом выезде не участвовал – оставался на базе в Грозном начальником караула по обеспечению объектов жизнедеятельности. У нас было 11 человек, и меня оставили за старшего. Но сохранились видеозаписи о том, как это происходило. Потом через этот населенный пункт приходилось проезжать неоднократно, видеть, что там осталось. Разрушения были незначительны, тяжелое вооружение не применялось.
В то время Грозный был уже освобожден, но южные районы Чечни были еще захвачены, скажем так, боевиками. Хотя, уже даже к тому времени среди них был высок процент не боевиков (которые сражались за какую-то "идею" или за деньги), а тех, у кого погибли близкие. И согласно законам кровной мести, они взялись за оружие.
Заведовала вопросами оперативной обстановки ГУОШ (группа управления оперативного штаба). Мы проехали туда, чтобы получить распределение на конкретные объекты, посты. Сотрудники ОМОНа готовились достаточно долго и ответственно именно к этой командировке. Когда прошел слух, что мы будем стоять на блокпостах, многим это не понравилось. Такая глубокая подготовка, которую прошли в центре, была для этого не нужна. Все хотели чего-то большего… Или просто серьезного. Поскольку, если человек знает свои возможности, он может их соответствующе реализовать.
Нам выделили большую палатку, в которой оказалось много старого грязного обмундирования, брошенного предыдущей командой. Мы выбрасывали и сжигали его как мусор. А в карманах обнаружилось множество боеприпасов, которые стали эффектно рваться. С этого началась служба.
Прилетели мы в Моздок 31 марта. Ближе к вечеру колонна шла в Грозный. Было к тому времени сухо, уже ночью добрались без серьезных происшествий, расположились на территории автобазы N 2 на севере Грозного. Там уже находилась 21-я софринская бригада внутренних войск. На ее территории стояли отряд ОМОН Москвы и ОМОН Московской области. Когда приехали, было грязно и холодно, воду пить нельзя, нас предупредили: после зимних боев под развалинами осталось много трупов, с наступлением теплых дней они стали разлагаться. У нас были специальные приборы для обеззараживания, трубочки, чтобы мы могли пить воду из луж. Кроме этого, воду привозили.
31 марта с аэродрома Чкаловский мы отправились в Чечню. Два часа полета на самолете. Ил-76ТД был забит "под завязку" разными отрядами – там был и СОБР, и ОМОН, не одно наше подразделение. Наш отряд состоял из 75 человек. Вспоминается забавная ситуация: у самолета есть пандус, который опускается. Было много снаряжения, люди сидели на вещах, когда пандус закрылся, оказалось, что в хвосте задержался человек в форме летчика, не совсем трезвый (то ли следил за погрузкой, то ли какие-то другие функции у него были). Летчик пытался пробиться в кабину. Надо было лезть по головам, его, конечно, не очень-то охотно пускали. "Пустите! Я же штурман!" Пришлось пустить. Без штурмана нельзя.
А ехать надо было со сводным отрядом ГУВД Московской области. Его основу составлял ОМОН, были сотрудники и других подразделений. За сутки получив обмундирование, снаряжение, отправлялись мы с базы Учебного Центра ГУВД Московской области. Сейчас улица, которая ведет к этому Центру и сам Центр носит имя Героя России Валерия Анатольевича Тинькова, который посмертно удостоен этого звания. Он был командиром нашего отряда. До командировки я его не знал, мы были вместе только этот месяц в командировке. У него остались (на момент гибели в 1995 году) два несовершеннолетних сына. Конечно, сейчас они выросли.
Я служил в МВД (сначала в Зеленограде, потом в Москве). В 1995 году сложилась ситуация, когда надо было кому-то срочно ехать в Чечню. Причем, человек, который должен был ехать, отказался… Разные могут быть причины. Разумеется, положенной длительной подготовки к такой командировке у меня не было. Позвонили, сказали: нужно найти человека. Я обзвонил людей, но, никто не захотел поехать (1995 год, начало кампании). Знакомый советовал: не дергайся, съездим, "отметимся" через полгодика, через год, без всякого риска, когда там все успокоится. Была такая возможность. Когда все отказались, позвонил начальству: "Да я поеду, чего там… надо, так надо".
- Крестился я достаточно поздно. Это произошло перед женитьбой. Я был неверующим человеком, просто захотелось обвенчаться с женой. А поскольку нужно было сначала покреститься, то пришлось и креститься. Но, все равно, Крещение-то я принял! Всегда уважал людей, которые веруют, но у самого тогда еще не было глубокого чувства, не было осознанности. Через короткое время, как раз после Успенского поста 1992 года, мы обвенчались. Достаточно долго жил, не посещая храм, не задумывался об этом, не очень-то интересовали меня эти вопросы.
– Игорь Владимирович, как для вас открылся Бог – как Спасение? Как вы увидели Бога? Каков ваш личный путь к Нему? Вы человек молодой, а привычно думать, что о Боге вспоминают люди или более старшие, или более младшие, нежели вы. Это событие как-то связано с профессией или послушаниями в вашей жизни в миру?
…За совместными трудами легче завязывается беседа. В один из таких школьных дней я слушала офицера России. Как-то не пишется "положенное" обычное при таких сюжетах "бывшего". Служба-то его – продолжается. Потому что служение Отечеству, которое мы знаем как заповеданное евангельское "за други своя", – оно не только не прерывается, не завершается в бою с врагом Отечества. Оно, возможно, и обуславливает дальнейшее пребывание на земле, и приуготавливает человека к действительности "жизни будущего века". Как это происходит?..
Нам не все равно, как входят в нашу жизнь люди. С Игорем Устиновым меня познакомил московский диакон Валерий Бахтеров. Отец Валерий, служа клириком Патриаршего подворья Высоко-Петровского монастыря, исполняет еще одно Божие дело: он – директор Православной школы во имя свт.Филарета Московского в Зеленограде. А здесь, по благословению духовника школы протоиерея Артемия Владимирова, сейчас действует выставка екатеринбургского фотографа Любови Медведковой, рассказывающая об уральских святынях, связанных с мученическим подвигом Святых Царственных Страстотерпцев на Русской Голгофе. Среди помощников, с которыми мы устраивали выставку, был и сотрудник школы Игорь Устинов. Легко и быстро взбирался на стремянку, развешивал фото, а я даже не догадывалась, что иногда эти простые действия являются результатом многолетней тяжелейшей работы – в преодолении недуга, в котором этот молодой человек находится после… войны. Той, войны, что опоясала нашу Родину в начале "демократических" 90-х. Которую почему-то пытаются спрятать за словесным камуфляжем вроде "зоны конфликта", "горячие точки" (будто там, где решалась и решается судьба, духовное настоящее и духовное будущее народа, могли или могут быть какие-то иные "точки")… Отец Валерий как бы положил передо мной некий "ключик", между делом кратенько обронив несколько слов об Игоре: "Его молитва спасла. Иисусова молитва".
Беседа с сотрудником Православной школы во имя свт.Филарета Московского в Зеленограде
Чечня. Война. Иисусова молитва
Русская линия / Библиотека периодической печати / Чечня. Война. Иисусова молитва
Комментариев нет:
Отправить комментарий